Много было сказано о спектакле «Соловьиная ночь».
— Для многих молодых драматург Валентин Ежов сегодня непонятен, — говорит Наталья Давидовна. — Но Юрий Бурэ сделал замечательную вещь, до которой почему-то никто другой не додумался, — соединил эту пьесу с песнями Окуджавы, ведь они написаны примерно в одно время. И тогда стали понятны какие-то вещи, смыслы… А финал спектакля, когда опускается железный пожарный занавес, производит очень сильное впечатление. У Бурэ свое поэтическое видение мира. В спектакле не звучат стихи военного времени, но пластический этюд в начале действия мгновенно обращает к той поэзии — о солдатах, которые не только топчут эту землю, но и вращают земной шар… Поэтому для меня сопоставление «Соловьиной ночи» с другими спектаклями, безусловно, в пользу курского.
Много хороших слов сказано и об актерах:
— Валерий Егоров в роли полковника Лукьянова до такой степени меня покорил, что просто захотелось поклониться ему до земли! Я помню этих людей… Мой отец был кадровым военным, и к нему приезжали его товарищи — было это вскоре после того, как окончилась война. Мое поколение выросло на поклонении этим людям… Очень понравился Андрей Колобинин, сыгравший майора, и Александр Швачунов был замечательным — с присущим ему чувством юмора, и совершенно удивительная Людмила Акимова: Ниночка вроде бы маленькая роль, но она сумела создать характер…
В спектакле «Семь криков в океане» критик в первую очередь оценила удивительное единомыслие режиссера и художника:
— Очень трудно держать на протяжении всего спектакля внимание зрителей в едином пространственном решении. Когда занавес раздвигается после антракта, ждешь уже другую «картинку». А этого не происходит… И очень отчетливо через сценографию выражена мысль режиссера, которой, может быть, у самого Касоны и не было, но которая для меня оказалась важнее прочего: звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас. Мы видим это небо и видим, как на протяжении спектакля некий нравственный закон что-то перемалывает в людях… В спектаклях «Семь криков в океане», которые я видела ранее, режиссеры пытались в финале дать разгадку: был ли это какой-то сон, морок — было ли все на самом деле? Юрий Бурэ этого не делает, и я ему очень благодарна: после спектакля уходишь с ощущением тайны…
А еще один спектакль курян — «Сирано де Бержерак» — лишил критика сна!
— Я очень люблю эту пьесу в переводе Щепкиной-Куперник, — говорит Наталья Старосельская. — И когда узнала, что на курской сцене она идет в переводе Соловьева, подумала: «Ой, как жалко!» И вдруг где-то на двадцатой минуте поняла: как был прав Бурэ, когда взял этот перевод: он сегодня гораздо более «живой», более понятный для молодежи… Я люблю, когда смотришь в театре хорошо знакомое произведение и вдруг видишь что-тоновое-то, чего никогда раньше не видел. Бурэ сделал одну замечательную вещь: почти все, кто ставил «Сирано де Бержерака», почему то, как будто сговорившись, убирали слова Сирано о Мольере — о том, что тот воспользовался его текстом. Я подумала: «Боже мой, как же это страшно — быть всю жизнь даже не суфлером, а просто человеком, который дает идею, слова, дает часть написанного — и это идет во славу кого-то другого!» А как реагируют зрители!.. Они кричали «браво», несли на сцену цветы… А ведь спектаклю уже более 10 лет.
Наталья Старосельская отметила отличное рабочее состояние актерской труппы.
— Часто бывает так: приезжаешь в театр, а там — тишина: по коридорам никто не ходит, потом лениво собираются на спектакль артисты, которым обрыдло все это играть… Как говорил Станиславский, это прямая дорога к тому, что театр начинает жить сплетнями, слухами, недовольством, завистью… А когда люди работают, им некогда, они обо всем этом не думают. Вот и ваша труппа в очень боевом настроении. Люди разного возраста умеют сосуществовать в ансамбле и работают не на публику, а друг с другом. Такие труппы в России есть, но далеко не везде.
И еще о Курском драматическом:
— Трудно сравнивать один театр с другим — все разные, но есть в России очень сильные театры с высоким уровнем культуры, и в их ряд я ставлю Курский. Культура не только в том, чтобы мне показали красивый спектакль, но и в том, что я вижу, как над ним работал режиссер, актеры — как рождается это единство, единомыслие. Потому что ни один режиссер, даже с самой бульдожьей хваткой, не может продиктовать актерам то, что противоестественно для них.
Среди вопросов критику был и каверзный: в чем беда и радость провинциальных театров?
— Огромная радость таких театров — это зрители, — ответила Наталья Давидовна. — В Москве, Питере таких зрителей вы уже не найдете, а здесь театр — это некий культурный центр. Люди любят своих артистов, гордятся ими, благодарны им, несут цветы. Любой провинциальный театр обязан работать гораздо больше, чем московский: там можно себе позволить выпускать премьеру раз в четыре года, а здесь в такой ситуации люди просто перестанут ходить! А беда, я думаю, в финансировании, «выбивании» средств: бывают очень затратные постановки. Большая беда — отсутствие гастролей, невозможность выбраться на фестиваль. Их по России — огромное количество, но самостоятельно оплатить дорогу может далеко не каждый театр. И еще одна беда — трудность пополнения кадрами: не в каждом городе есть театральные вузы, и артисты из Москвы или Петербурга не очень хотят куда-то уезжать. Они стараются зацепиться за большой город, не думая о том, что в нем они просто растворятся, как сахар в чае, а ведь, вернувшись в родной город, могли бы стать известными артистами…
Рассказала Наталья Старосельская и о посещении Курского театра кукол:
— «Повелитель мух» произвел на меня очень сильное впечатление — процессом от возникновения зла до его уже абсолютного пожара: тот костер, который берегли ребята, собравшиеся вокруг Ральфа, вспыхнул пожаром уже у дикарей — Джека и его приспешников. Все возникает из первоначального добра: мы добываем мясо, вы охраняете огонь… А потом рождается ад — и как это, оказывается, на самом деле возможно!.. Зло изобретательно, действенно, изворотливо. Оно притягивает в определенном возрасте. И сегодня обаятельное зло может принести гораздо больше вреда, чем это было еще пару десятков лет назад. А вот в другом спектакле — «Кощей+Василиса» есть потрясающий для меня момент: все мы с вами с детства знаем, где покоится жизнь Кощея Бессмертного: доберись до иголки, сломай ее, и все — нет зла. А здесь иголку можно окунуть в некое зелье, и Кощей забудет все свое преступное прошлое и станет хорошим человеком в кепке с цветочком, женится на Бабе-Яге, которую окрестит Марфой, — вот эта обратимость, что, оказывается, от зла до добра — тоже очень близко, если, конечно, мы приложим какие-то усилия… Мне кажется, это должно так или иначе «западать» в детей: иголку не обязательно ломать!
- Комментарии
Загрузка комментариев...
