В годы коллективизации произошла трагедия с семьей курянина Александра Коршина («ГИ» рассказывали о нем в номере от 20 июня). Кто прав, кто виноват, и почему случилось то, что случилось? Эти вопросы терзали его с восьми лет, после военного училища заставили получить высшее историческое образование, профессионально изучить историю создания колхозов в СССР и изложить выводы в биографической книге «Трудной дорогой жизни».
В 1929 году отцу автора книги Никонору Коршину предложили организовать и возглавить колхоз «Пролетарий» в селе Спиридоновка в Татарстане.
– Нет, – усмехнулся он, – за должность председателя я все нажитое не отдам и других заставлять не буду.
На тот момент Никонор считался середняком, имел в хозяйстве двух лошадей, двух коров, телят, овец и домашнюю птицу — все это на 10 человек. В поместье Никонора Коршина проживали две семьи: в основном доме — он с женой и тремя младшими детьми, в бывшем плотницком домике — старший сын Иван с супругой и с тремя детьми. С апреля по октябрь Коршины сеяли, убирали хлеб, остальное время Никонор работал в артели от лесхоза, где делали крестьянский инвентарь, а на Иване была мужская работа по хозяйству. Семья жила в достатке и не горела желанием пускаться в рискованные эксперименты.
Поделиться добром с местной беднотой торопились немногие, и не только в Спиридоновке. Несговорчивых государство решило наказать экономически: увеличился сельскохозяйственный налог для единоличников и исключительно для них ввели единовременный налог, вырос объем госзакупок, которые носили обязательный характер, по низкой цене нужно было сдать определенное количество мяса, шерсти, молока, картофеля, яиц. Но этого было недостаточно. Единоличники несли еще и трудовую повинность – строили дороги, заготавливали лес и обрабатывали землю для колхоза, в который отказывались вступать.
Ранней весной 1930 года Никонор Коршин в надежде укрыться от нововведений оставил усадьбу на старшего сына и со своей семьей отправился на юг, в Оренбургскую область, где коллективизация не проводилась. Друзья-казаки, вместе с которыми он воевал в годы Гражданской войны, тепло его встретили и выделили дом-мазанку с глиняным полом.
— По ночам нам не давали спать блохи, — делится детскими воспоминаниями Александр Коршин. — Перед тем, как ложиться, мы стелили на пол много свежей полыни, а поверх клали кошму из верблюжьей шерсти. С утра родители уходили в поле, а мы с братом Петей играли с местными ребятишками, наслаждались дынями и арбузами.
Осенью колхозное движение докатилось до Урала, и Коршины вернулись в родные места, где их ждали новые трудности. Никонора не взяли в артель лесхоза, и он устроился работать за 25 км от Спиридоновки — плотником на элеваторе железнодорожной станции. Первую же зарплату, полученную зерном и мукой, Никонор через сына отправил домой. Но не успели женщины заложить в печь хлеб, как нагрянули активисты и забрали все привезенное. Через несколько недель заработок Никонора представители власти изъяли по дороге к дому. Жаловаться было некому...
Весной 1931 года к Коршиным пришел член правления колхоза Петр Тимошкин с супругой — родной сестрой жены Никонора. За чашкой чая Петр предупредил родственников, что они включены в список на раскулачивание: не упрямьтесь, заходите в колхоз, а то будет плохо, очень плохо. Никонор был непреклонен.
— Нет такого закона, чтобы силком в колхоз загонять! — горячился он. — Какой я кулак?! Я красный командир, защищал советскую власть, а теперь обрабатываю землю, которую мне как крестьянину дал Ленин. Техники и батраков у меня нет. Налоги плачу своевременно. Почему я должен пухнуть с голоду вместе с вашими колхозниками?
Аргументы не подействовали. Сначала к Коршиным зачастили активисты. Они рыскали по дому и хозяйственным постройкам, искали зерно и продовольствие. Когда поиски не увенчались успехом, «кладоискатели» решили отобрать скот. Супруга Никонора, плача и ругаясь, ухватила корову за шею: «Не отдам кормилицу!». Активисты пытались оторвать сопротивляющуюся женщину, пока у нее не случился сердечный приступ, от которого она в тот же день и скончалась.
Никонор ненадолго пережил жену. Весной 1932 года ему и трем единоличникам дали завышенную норму вспашки колхозной земли, расположенной далеко от села. За день они не управились и остались ночевать в поле, чтобы с рассветом закончить начатое. Ночь была холодной. Никонор и еще один крестьянин простудились и за считанные дни скончались.
В семье Коршиных предполагали, что Никонора отравили единоличники, которые принесли ему яд под видом травяной настойки. Больной за несколько дней до этого обмолвился друзьям, что не в силах больше терпеть издевательства и намерен вступить в колхоз.
Александр Коршин рассказывает о дальнейшей судьбе односельчан-середняков:
– Я присутствовал во время разорения, раскулачивания и высылки так называемых кулаков и видел море человеческих страданий. Стон, вопли, плач... Высылаемых провожали родственники и селяне, которые обступали дом и кричали, как по покойникам. Страшно, тягостно... Активисты тем временем изымали имущество и скот.
После смерти Никонора местные власти под предлогом погашения недоимок разобрали и увезли дом и дворовые постройки, оставив троим сиротам непригодный для жилья каменный амбар. Их приютил старший брат Иван, который после смерти жены и ребенка один поднимал троих детей. Коровы у Ивана не было, и урожаем тот год не баловал. Заплатив налоги государству, семья почти лишилась продовольствия. Картошка была на вес золота, в хлеб добавляли лебеду, собирали желуди, выдавливали мякоть из стеблей подсолнуха.
Настоящие же кулацкие семьи, которых было всего пять на триста спиридоновских дворов и которые имели деньги, ценности, сельскохозяйственные машины и мельницы, обслуживаемые батраками, под раскулачивание не попали. Купили справки у тех же активистов, продали имущество и уехали в крупные города.
В мае 1933 года после окончания сева, тяжелая нужда и голод заставили Ивана Коршина с одним из единоличников выехать на лошадях на заработки в Оренбургскую область, где они из навоза и соломы заготавливали топливо для местных жителей. Восьмилетнему Саше, которого брат взял с собой, досталась более чистая работа. Вместе с пожилой женщиной он ходил по деревням и попрошайничал, пока по чьему-то совету мальчика не устроили в детский дом.
– После голодовки пища казалась мне райской, белое постельное белье – роскошным, – вспоминает Александр. – Воспитатели были заботливыми, помогали мне освоить русский язык, но старшие ребята относились ко мне неприязненно.
Через два года мальчик сбежал из детдома, вновь начал ходить по деревням и просить милостыню, пока не добрался до родного села. Там Сашу приняли в третий класс, а летом он подрабатывал подпаском в колхозном стаде.
1936 год. Иван Коршин под влиянием окружения все еще сторонился колхоза, хотя единоличникам сократили земельные паи, да и выделяли их на неудобьях. Ивану достался участок целины на высоком холме, где дули сильные суховеи. Урожай Коршины сняли плохой. Сдали налог государству. Зиму кое-как пережили, а к весне 1937 года начался голод, и вновь главе семьи пришлось отправиться на заработки. В конце марта Иван вернулся домой и вступил в колхоз «Пролетарий». Ему дали место конюха, сестру Татьяну определили поваром на тракторный стан. Саша подрабатывал в колхозе на летних каникулах.
– С 1937 года на трудодень стали давать до четырех килограммов хлеба, немного денег и даже меда. Люди приоделись, повеселели. Брат купил корову и другую живность. И вскорости повторно женился, – вспоминает Александр.
Так закончилась борьба семьи Коршиных против коллективизации. Что же коллективизация дала стране?
– Несмотря на допущенные ошибки и беззакония в период коллективизации, колхозы доказали свою жизнеспособность, – подытоживает повествование Александр Никонорович. – За счет тракторов и другой сельскохозяйственной техники в разы возросла производительность труда и урожайность, были созданы условия для индустриального скачка страны и предотвращен продовольственный кризис в период Великой Отечественной войны.
- Комментарии
Загрузка комментариев...
