Отражение «модных пороков» в столкновениях мольеровских героев
Свежий номер: 21 марта 2024 (4961)
тираж номера: 4050 экз.
Архив номеров
USD 77.17
EUR 77.17
Версия для слабовидящих
Электронная копия газеты Оформить подписку
16+
Отражение «модных пороков» в столкновениях мольеровских героев


Почти двести лет назад в России состоялись первые представления пьесы Ж.-Б.Мольера «Дон Жуан, или Каменный гость». Обращение Курского драматического театра имени А.С.Пушкина к комедии, модной еще в XVII веке, конечно же, не дань пока никем не замеченной дате. Тем более не реванш за две постановки последних десятилетий: ни, собственно, «Дон Жуан», ни «Маленькие трагедии» А.С.Пушкина особого успеха у публики тогда не имели.    
Внимательно отслеживая сценические тенденции приглашенного к постановке режиссера Сергея Коромщикова, скорее, можно убедиться в стремлении театра, не нарушая устоявшихся традиций, вновь привлечь внимание зрителя к якобы знакомой, но отнюдь не современной в его (зрителя) сознании классике.
Принятый и понятый курской публикой по предыдущим работам («Мышеловка» Агаты Кристи, «Афинские вечера» Петра Гладилина, «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда) режиссер, согласившись на постановку «Дон Жуана», по сути продолжает уже выстроенную ранее линию борьбы греха и расплаты. Параллельность существования,  особенно двух последних спектаклей на курской сцене, очевидна. Сюжет в «Портрете» прост и страшен: за удовольствия жизни надо платить. Иногда самой жизнью. В «Дон Жуане» то же самое. Героев роднит и борьба меж грехом и расплатой. Только у Дориана она внутри него, а у Дон Жуана выплескивается в словесные поединки со слугой и близким окружением. Но само понятие греха у обоих героев идентично: это «не есть что-то ужасное, противоправное или противоестественное человеческой сути, – нет, это просто желание жить полноценно, радостно, без самоограничений и правил, по которым должно существовать сообщество людей».
Еще приступая к работе над «Портретом Дориана Грея», Коромщиков размышлял над аналогиями в образе жизни и мысли английского героя с… Печориным – «они оба бешено гоняются за жизнью». И эта цепочка – вольно или невольно – тянется и к нынешней интерпретации похождений ловеласа другой страны и давних веков. Он тоже грешник и безогляден в своих деяниях, вот только борьба меж выбором и ответственностью за него здесь перекладывается на плечи других персонажей.
Итак, главная фигура – Дон Жуан.
Когда режиссера спросили, выбирал ли он актера на ведущую роль в «Портрете», он ответил: «Когда берут пьесу «Гамлет», то в труппе либо есть Гамлет, либо его нет». Имея в виду, что с назначением актера на роль Дориана вопросов не было: однозначно Михаил Тюленев. В «Дон Жуане», похоже, у режиссера сомнений тоже не было – Дон Жуан – это Андрей Колобинин.
Слов нет, актер хорошо смотрится на сцене: статный, моложавый, прекрасно двигающийся и чувствующий пространство. Он легко и изящно проводит бравурные сцены поединков, виртуозно «разводит» собеседников – отца и кредитора господина Диманша. Он в мгновение ока обольщает любую «жертву», и это видно по сценам с крестьянками, по угадываемой истории с Эльвирой. Однако в спектакле отнюдь не он выходит на первый план.
Перед режиссером стояла непростая задача: обратить пространные монологи героев Мольера (до полутора страниц текста каждый!) в увлекающее зрителя действо. И вот странность: монологи Дон Жуана и его слуги Сганареля одинаково длинны и полны рассуждений, но смотрятся (слушаются) доступнее у слуги, нежели у господина. Возможно, причина в том, что Сганарель – фигура, несомненно, комическая, и актеру (заслуженный артист России Александр Швачунов) легче было найти такие краски в обрисовке образа, которые созвучны публике и вызывают живую реакцию зала.
Но ведь и Дон Жуан – отнюдь не романтический и не положительный герой, которого играть всегда труднее, чем характерного. Похоже, что исполнителю роли Андрею Колобинину не хватило раскованности, куража, чтобы в полном блеске представить бестию, ловеласа и обманщика, весьма опасного при том, что апеллирует он к самым, казалось бы, сокровенным сферам бытия – чувствам, вознося свою философию к благословению неба. Порой он погружен в какие-то только ему ведомые тяжкие раздумья. (По выражению одного из зрителей, «временами впадает в философский ступор»). И, собственно, не сама жизнь и похождения Дон Жуана, а непрекращающийся сквозной диалог – словесная дуэль – со Сганарелем превращается в основную сюжетную линию спектакля, на которую нанизаны все остальные отношения и события. И ведущая роль в этом диалоге принадлежит Сганарелю, тоже лицемеру и изворотливому типу, но в какой-то степени и носителю морали, по законам которой должно строиться общество. Таким представляет его актер Швачунов, и он создает образ гораздо более яркий, чем основной герой.
Впрочем, можно рассудить и так: главенство Сганареля на сцене (а в лицемерии он – тень Дон Жуана) – намеренная концепция режиссера, если принять во внимание, что цель драматурга – не столько осудить любвеобильность Дон Жуана, сколько пригвоздить лицемерие, правящее миром. Ведь Сганарель – образчик лицемера, еще более беззастенчивого и хитрого, чем Дон Жуан. Именно таким, сочно и выпукло, играет его Швачунов, в противовес слишком фундаментальному Дон Жуану.
Квинтэссенция пьесы – монолог о лицемерии – Колобининым прочитан, но… не сыгран. Вот у Сганареля, что ни монолог, то артистический виртуозный этюд, вплетаемый в действо. Тогда как «расклад по полочкам» состояния общества тех лет, сделанный Дон Жуаном, более чем современен ныне, – никаких эпатажных артефактов не требуется, только внутренняя раскрепощенность артиста.
Вчитайтесь, вслушайтесь в эти убийственные сентенции: «Нынче этого уже не стыдятся: лицемерие – модный порок, а все модные пороки сходят за добродетели. Притворство сплачивает воедино тех, кто связан круговой порукой лицемерия. Заденешь одного – на тебя обрушатся все. Словом, это лучший способ делать безнаказанно все, что хочешь». Это же точно срисованная картинка с нашего мира, общества, нравственных постулатов. В спектакле этот акцент прозвучал слабо. Его откровенно забила линия любовных похождений героя, что даже не слишком созвучно более молодому зрителю: в наше время за беспорядочные связи никого не постигает ни небесная кара, ни порицание общества. И потому лицемерие, как образ мысли и жизни, ведущий к последствиям более тяжким, чем разочарование обманутых и отвергнутых женщин, не заставило зрителя содрогнуться.
И все-таки спектакль любопытен. Прежде всего, своей сценографией (художник – постановщик лауреат Госпремии России Александр Кузнецов), тем «мостиком» в современность, о котором мечтают нынешние постановщики классики.
Минимализм декораций – черные задник и кулисы, едва приметная дверь с порогом – пьедесталом, пустой сценический круг и главенствующая над всем коляска, приводимая в движение одетыми в черное слугами просцениума. (Похоже, что это творческая тенденция режиссера – вместе с художником от постановки к постановке сужать присутствие декораций: в «Мышеловке» мы видели полный набор гостиничной мебели, окна и занавеси, двери и лестницу; в «Афинских вечерах» уже появляются элементы условности; в «Портрете Дориана Грея» лишь фрагментарно обозначаются места встреч героев и происходящих с ними событий). В «Дон Жуане» и вовсе единственный предмет являет собой многофункциональный трансформер, помогающий лихо закручивать по спирали довольно перегруженный монологами текст пьесы.
В оформлении сцены четко выверено все: неприметные с виду, но постоянно в поле бокового зрения могильные кресты у края рампы, «к месту» легко воткнутые по самые эфесы шпаги – только руку протяни, и смертоносное оружие готово к поединку; неотвратимо появляющаяся Статуя Командора… Все вселяет тревожное ожидание кровавой развязки, хоть и обещана комедия о похождениях обманщика, безбожника и развратника Дон Жуана.
Несколько нелогично смотрятся первая и последняя сцены, когда на глазах зрителей перекликающиеся молодые люди сначала готовят реквизит к показу, а потом столь же деловито разбирают элементы декораций, вплоть до задника, открывая публике «потроха» закулисного пространства. Мысль ясна: хоть действие и происходит в XVII веке, проекция на современное общество и его устои очевидна. Но уж больно прямолинейно преподносится этот еще один факт осовременивания Мольера.
Как всегда, в работах Сергея Коромщикова отлично поставлен свет (художник по свету Борис Михайлов). Игра светлых пятен и теней, перекрестное метание «прожекторов», сопровождающее появление Статуи Командора, подсветка стола, превращающегося в люстру, мгновенно вспыхивающие звезды в угадываемом пологе ночи, – не только подчеркивают суть происходящих событий, но частично заменяют отсутствие декораций и являются непременной составляющей композиции спектакля. Точно так же, как и музыкальное оформление, предложенное самим режиссером. Собственно, в «Дон Жуане», скорее, не столько музыка выходит на передний план, сколько звуковое сопровождение, завораживающее и настраивающее на тревожный лад.
В спектакле вообще много интересных постановочных трюков: «морские волны», движимые все теми же слугами просцениума, ось-скамейка, позволяющая им же приводить в движение коляску или используемая как часть декорации; тщательно продуманная «начинка» передвижного средства, играющего роль и стола, и кресла, и алькова.
Немного удивила работа художника по костюмам (не обозначенного, кстати, в программке). Если все «Доны» – Жуан, Карлос, Алонсо и Луис – одеты в соответствии с модой своего века, то присутствие трикотажной футболки и джинсов у Сганареля (и драных джинсов у Франциска) явно «не из той оперы». В средневековых платьях щеголяют Эльвира и Матюрина, а вот Шарлотта порхает по сцене в подобии пачки. В костюме Пьеро и вовсе чудовищное смешение деталей нарядов баска и итальянского рыбака в сочетании с навязшей нынче в зубах «вышиванкой» и алым атласным кушаком. Так и просятся еще шаровары «як Черно море» и смушковая шапка вместо косынки на голове.
Спектакль щедро насыщен игровыми моментами: лихими поединками (постановщик боев Андрей Колобинин), грубоватыми простонародными танцами (балетмейстер – заслуженная артистка России Галина Халецкая), смешными и бурными мизансценами. Самозабвенны танцевально-игровые крестьянские дуэты Шарлотты – Пьеро (Елена Цымбал – Александр Олешня, Людмила Акимова – Максим Карпович), Шарлотты – Матюрины (Мария Нестерова и Галина Халецкая), «трио» Дон Жуана с обеими крестьянками.
В необычной для себя роли нелепого, падкого на лесть и трусоватого еврея-ростовщика появляется заслуженный артист России Эдуард Баранов. И эта сценка – едва ли не самый удачно разыгранный дуэт. Чуть по-иному, но ни в чем не уступает ему в игре и Сергей Репин.
К числу удачных решений можно отнести и выход – выезд Дона Луиса (народный артист России, лауреат Госпремии РФ Валерий Ломако и народный артист России Валерий Егоров) – в инвалидной коляске. И случившуюся метаморфозу – воспрянувшего духа над немощной плотью, хоть и втуне была эта преждевременная радость.
И есть среди неприметной массовки персонаж, не заметить которого просто невозможно. Это слуга Дона Луиса, вывозящий его к месту действия (артист Алексей Поторочин). Его роль – та, которую, как правило, актер делает сам: играть там нечего – привез-отвез. Но… пластика, мимика, мгновенно меняющиеся в унисон и поворотам сюжета, и настроениям участвующих в сцене героев, не позволяют оторвать взор от молодого артиста.
Что нельзя обойти молчанием в добротно сделанном спектакле,  это несколько смазанный финал. Точнее, не тот, которого ждет зритель и который предопределен автором пьесы и посулами всех ее героев.
Первое действие (в курской постановке – у Мольера их намного больше) заканчивается громами и молниями (мечущимися лучами света), сопровождающими Статую Командора. Второе – новым появлением Статуи и встречным предложением Командора отужинать у него. (Где – понятно: в загробном мире). Но далее вместо ожидаемых громов и молний и разверстой бездны (а об этом на протяжении пьесы настойчиво твердят Сганарель, Эльвира, Дон Луис), поглощающей носителя зла, Дон Жуан с Командором отправляются на коляске в сторону кулис. Хотя здесь и не обошлось без доли мистики: постоянно движимая строго по кругу «темными» слугами просцениума, коляска под занавес катится самостоятельно, движимая лишь силой мщения убиенного Командора.
А как же кара за прегрешения перед людьми и Богом?.. Ведь мы, зрители, – свидетели откровенного и насмешливого глумления Дон Жуана над властью небес. Так почему же небо безмолвствует в своем гневе, и лишь рука Командора увлекает богохульствующего преступника в потусторонний мир, да еще с бутылкой шампанского в руке? Не хотелось тривиального, буквального прочтения автора? Возможно. Как и то, что художник, в данном случае режиссер, имеет право на свое видение завершающей мизансцены. Но ведь и зритель должен получить ожидаемую порцию торжества морали, воочию убедиться в том, что зло, представленное на его суд, не остается безнаказанным.
Как бы то ни было, спектакль смотрится (хотя вполне может быть «ужат», особенно в первом действии). Публика живо реагирует на многие мизансцены, гремят аплодисменты, вспыхивает смех. Кое-кто, правда, уходит. Но таких, надо сказать, немного.
  • Комментарии
Загрузка комментариев...