Написал Вове в соцсети, оказалось, мы часто пересекались в журналистском пуле на различных мероприятиях. Потом Вова поддержал нас в интеллектуальной игре «60 секунд», помогал команде «ГИ» найти ответы на каверзные вопросы. Так завязались приятельские отношения. К идее об интервью вернулись лишь в сентябре. А тут и повод замечательный — Владимир стал победителем международного Волошинского конкурса в номинации «Поэзия».
...Во дворе молотили толпой.
Помню каждого, Боже ты мой,
(Причитаю: «Не больно, не больно»).
Самый младший привстал и тишком
Два ребра раздробил сапогом
И заржал, типа, это прикольно.
И потом обижали не раз.
Материл бородатый абхаз
С мамой нас за пустые корзины,
И за то, что ее костыли
С громким треском касались земли,
Отпугнув двух старух от витрины...
– Как у Сафрана Фоера – жутко громко и запредельно близко. Не боишься пускать людей в свое море?
– Не боюсь. Без людей любое море становится диким, первозданным, а значит – слабо пригодным для полноценной жизни. Развивая эту метафору, хочу сказать, что литература направлена на читателя. Поэты и писатели, которые говорят о том, что их мало интересует мнение читателей, – лукавят. Писать в стол – бессмысленно: это высшая степень самокопания. Тот же Фоер писал, что «… надо держать дверь открытой, чтобы люди могли войти».
Задача писателя – устроить морской шторм, штиль его не устраивает. Я тоже за шторм, катастрофический и гибельный, но противостоять стихии в одиночку очень непросто, поэтому мне нужны помощники-читатели.
«Лги, память, безмятежно лги…»
Сергей Гандлевский
Остался колокольный звон
из детства, молоко парное,
и память крутит, как циклон,
забытое и роковое.
Вот я, картавый. Девять лет.
Совсем большой, на самом деле.
Боюсь, что пачку сигарет
найдут родители в портфеле.
Потом очкарик, а потом –
жирдяй, пархатый, кто угодно –
топчу отцовским сапогом
окурок и дышу свободно...
– В твоих стихах много личного, непоказного, очень сокровенного. Становится легче, когда чувства изливаются на бумагу?
– «Легче» не совсем подходящее слово. Стихи – это не анальгин, скорее наоборот. Это то, что болит и не лечится. Взгляд достаточно атомический, но справедливый. Тем более что я не «изливаю чувства на бумагу», я переписываю то, что чувствую, переписываю воспоминания, рефлексирую. То есть это не «отдушина», не хобби, не развлечение. Это важная часть моей жизни, часть меня, мой хребет.
– Кто твои первые читатели? Как они обычно реагируют на услышанное?
– Первыми мои стихи видят друзья и товарищи – курские поэты Андрей Болдырев и Роман Рубанов. Они отличные поэты и хорошие друзья, честные. Поэтому их мнение важно. Если в будущем у кого-то возникнет желание обнародовать нашу «рабочую» переписку, то все удивятся и подумают, что мы друг друга ненавидели: так жестко и бескомпромиссно обсуждается каждая строка, каждое слово. Это невидимая читательскому глазу сложнейшая редакторская работа. Иногда стихотворение полностью переписывается, иногда начинаются поиски одного-единственного слова, иногда стихотворение просто откладывается на будущее.
– Вдохновение зависит от настроения, погоды за окном, времени года или суток? Предпочитаешь писать, например, на голодный желудок или унылыми осенними вечерами?
– Для вдохновения нужна эмоция. Все остальное не имеет значения. Я пока не разгадал, как работает эта система. Поэтому воспринимаю поэзию как алхимию. Это вера в то, что из куска стали можно получить песчинку золота несмотря на законы химии и природы.
Возьми такси до Луначарского
И возле храма выходи.
Два шага вниз – и неба царского
Глоток взрывается в груди.
Бараки были и останутся
У входа в городской музей.
Здесь парочки не обнимаются,
Бандитских сторонясь ножей.
Чуть ниже – корпуса фабричные
И работяги невпопад
Слова привычно-неприличные
Про тех, кто выше, говорят.
Короче, если вам захочется
Понять, какой всех ждет конец,
На Луначарского песочница
Тому пример и образец:
Прямоугольник обездоленный,
Соседский приютивший хлам.
Пивными банками наполненный
С окурками напополам.
Звон колокольный надрывается,
Трещит «Электроаппарат».
Здесь жил поэт. Не жил, а маялся,
Но съехал пару лет назад…
– Твои стихи особо осязаемы для курян, потому что в них речь идет о городских уголках, которые на слуху.Не думаешь, что это слишком «местечково» и не интересно за пределами города или области?
– Все городские упоминания – не больше чем «геотеги». Они не несут дополнительного смысла и не самоценны. Просто я говорю о том, что знаю и помню. Ни в коем случае не сравнивая с собой, прошу заметить, что «воронежский» цикл Мандельштама интересен как оголенные, как электропровод, стихи, а не как произведения, написанные в столице Черноземья. Борис Рыжий также много и с большой любовью писал про свердловский Вторчермет, но оставил неравнодушной всю читающую Россию. Географическая привязка – это просто авторское решение сузить поэтический мир до конкретной точки.
Христос воскрес, а Лёша не воскрес.
Попал на Старом рынке, у «художки»,
Как рассказали старшие, в замес,
Минут пятнадцать ждали неотложки.
В двух метрах продавали куличи,
Иконки, серебро — в церковной лавке.
И напрягались, словно силачи,
Святые лики, лежа на подставке.
Хоть Богоматерь хмурила чело,
Косясь на шило, всаженное строго
Под пятое — смертельное — ребро,
Быстрее не приехала подмога.
Подумал я: успеет ли простить
Меня Господь?
И можно ль отвертеться?
Лишь медсестра пыталась запустить
По-новой обескровленное сердце.
– Процитируй первые свои строки... Сегодня без стеснения их вспоминаешь?
– Первых строк не помню, но запомнил, что там была рифма «речки/свечки» – ужасно банальная и даже пошлая. Но первые стихи – это как первые затяжки сигареты, когда только учишься курить. Остаются только кашель и горечь. И ты смотришь с удивлением на старших товарищей, которые улыбаются, не выпуская бычок изо рта. Стихи – это опыт и набивание руки, поэтому нужно стесняться не первых стихов, а плохих.
В дверь ломились, в окно стучали
Предлагали прочесть журнал,
Словно мученики печали,
Выходили в «святой» астрал.
Мне не нравятся их проекты:
Веры мало там и огня.
Я приверженец старой секты –
Акмеисты седьмого дня.
– Кто из поэтов для тебя авторитет? И мнение кого из собратьев по перу дорого?
– Авторитет – слишком громкое слово, оно не совсем уместно. Я очень ценю стихи Вяземского, Лермонтова, Мандельштама, Бродского, Дениса Новикова, Олега Чухонцева, Сергея Гандлевского, Бориса Рыжего и многих других. Всех назвать сложно, так как хороших поэтов в России очень много.
– Когда изучают классиков, выделяют периоды творчества: ранний – обычно лирика, поздний – гражданские стихи или философские. Эта формула к тебе применима?
– Хотелось бы верить, что я на первой ступени, и впереди только хорошие стихи, лучше сегодняшних. Сейчас мои стихи – ретроспектива. Смотрю назад, в прошлое, но хочу писать о будущем, о том, что будет, а не о том, что было. Это – следующий этап.
– Где можно услышать поэзию Владимира Косогова вживую? Может, есть какая-то тусовка местных молодых поэтов, куда может прийти заинтересованный?
– Тусовки есть, но мне они не нравятся. В тусовке каждый считает себя лучшим, а такой принцип не по мне. Было время, когда Роман Рубанов приглашал в Курск хороших современных поэтов. Это были отличные творческие вечера, организованные на высоком профессиональном уровне. Хочу лишний раз поблагодарить за это Рому, преподавателей Дворца пионеров и школьников и всех причастных.
...Что тебе снится, Тускарь?
О чем печалишь?
Банки пивные, как поплавки, качаешь.
Думаешь выйти из берегов в апреле,
Все затопить к чертям
на Страстной неделе?
Это ли не финал?
Торжественный, величавый,
Мною предсказанный,
Речью моей картавой,
Глоткой моей луженой,
Хрипящей матом
В троллейбусе,
Ускользающем за закатом.
- Комментарии
Загрузка комментариев...
