Один из учеников Мастера слова Евгения Носова, Николай Гребнев многие годы жил в одном доме с именитым наставником. Постоянно бывал в его квартире. А после ухода Учителя из жизни написал пронзительную книгу «Букет Мастеру».
Эта скромная по формату и объему работа имеет притягательный подзаголовок – «Рассказы и очерки о Евгении Носове». И открывается емким предисловием Михаила Еськова, старейшины курских писателей.
В книге – два рассказа и два очерка. Читаются на одном дыхании. И веришь автору предисловия, подметившему, что «Букет Мастеру» – в числе лучших литературных памятников великому земляку. И самое яркое приближение читателя к наследию Мастера, к удивительному миру художественного слова».
Первое впечатление: автор не просто рассказывает о том, как приобщался с ранних лет к волшебному слову Мастера, а дает портрет сложного, необычайно щедрого на душевные траты, требовательного и доброго писателя-фронтовика. Николай Гребнев повествованием подчеркивал, что у наших ног лежит целый мир. И где мимоходом, где крупными мазками показывал, как этим богатством распорядился его Учитель – писатель «свободного дыхания».
Автор «Букета Мастеру» считал, что Евгений Носов не шел по жизни понуро, а наслаждался ею во всех проявлениях и красках до последних мгновений. Его творческое пространство определялось свежестью русского слова и одновременно преданностью классической школе писательства. Собственно, это художественными средствами и показано в книге, где автор с пронзительной болью рассказывает о последних встречах с именитым соседом по дому на улице Блинова. А похороны великого земляка – пожалуй, самая мощная эмоциональная точка книги.
Николай Гребнев удивительно лаконично, и в тоже время емко выстроил сюжетный ход книги. В ней есть завязка («За радугой»), развитие темы («Последний автограф», «Букет Мастеру») и развязка («Хата-моргата и дуб-семицвет»). Автор как бы перелистывает страницы незабываемых встреч с Учителем и делится с читателем самым сокровенным.
«Были еще особенные минуты, когда он (Евгений Носов) писал мне рекомендацию в Союз писателей России. И всякий раз при этом вспоминались, неизменно, самые первые его книжки, которые, как талисман судьбы, берегу
по сей день»
К достоинствам книги следует отнести манеру письма Николая Гребнева, своеобразную форму изложения событий разных лет, народную сочность языка и удачные вкрапления небольших фрагментов из произведений Евгения Носова. И все это в тесном переплетении судеб и автора, и героев первых рассказов будущего классика.
Еще подростком-школяром сын директора школы родных Озерок Коля Гребнев развозил по заданию отца по окрестным селам на лошадке литературу. И вот в одной из таких зимних поездок мальчик наугад раскрыл одну из книжек. «Евгений Носов. За радугой». Так назывался и первый рассказ. Прочитал залпом. Книга запала в душу. Особенно нечаянная встреча писателя с таким же, как и он, сорванцом Евсейкой.
И в «Букете Мастеру» прочитаем носовские строки: «В поэтических верховьях речки Тускарь, где некогда вдохновенно творил Фет, а сейчас живет мой приятель Евсейка... Ходит он в школу, которая размещается в бывшей барской усадьбе...».
И уже от автора: «Я с интересом вчитывался в написанное еще и потому, что стал завидовать Евсейке: мало ему двухэтажного особняка знаменитого поэта, так еще и встретил живого писателя... И надо было тому случиться: несмотря на середину октября, перед ними вдруг «нарисовалась» необыкновенная радуга. Она все вокруг разукрасила, от чего путники пришли в восторг! А Евсейка ни с того ни сего затеял гнаться за радугой. Писатель тоже было увлекся погоней, но вовремя попридержал Евсейку, что дело, мол, бесполезное. Тот все равно не поверил».
Так мы сразу входим в два мира: подростков и самого писателя, издавшего в те годы свои первые книжки.
Подкупает то, как естественно связал автор «Букета Мастеру» собственные школьные годы с судьбой сверстника Евсейки. И как они невидимо спорят о прелестях их родных мест, удаленных, наверное, друг от друга не более чем на сотню километров. И уже теряется нить, где стилистика чародея русского слова Евгения Носова, а где поэтическое письмо его ученика Николая Гребнева, у которого читаем:
«Край земли уходит к дальним холмам, к горизонту. А в долине – хоть картину пиши, россыпью села с церквями, изумрудные луга и багряные дубравы, там, где еще не паханы золотые поля и под стать им березовые рощи... И где вдали угадывается ракитовыми берегами красавец Псел – с затонами и плесами...».
И снова о Евгении Носове, детских ощущениях от его первой книжки. Рассказ «На рыбачьей тропе»:
«На обложке – берег пруда либо речки, и рыболов, явно городской – в шляпе. Удочки на картинке – фабричные, из бамбука, а мы удилища вырезаем из орешника. Однако на рыбачьих тропах, известно, мы все ровня в самом отрадном своем увлечении. Знать, дока этот Носов в наших рыбацких делах, коль написал целую книжку! ...И сказались эти совпадения на всем том, что потом сбылось – не миновалось».
Это все как бы дальние подходы к Евгению Носову. До той самой сокровенной фразы:
«Судьба-сводница сблизила меня с Евгением Ивановичем Носовым, непревзойденным певцом величия малой родины. Случались, и нередко, большие литературные сборы и творческие беседы в комфортной тиши кабинетов, приветственные речи с фужером красного и тропы рыбачьи или дороги, где я уже за рулем бывалым водителем, но с обязанностями теми же – Евсейки».
И вот мы вместе с автором входим в храм творчества именитого земляка, «Бога русского слова» в документальном очерке «Последний автограф». И чувствуем его ладонь – «на редкость удобную, крепкую, широкую». Чувствуем и манеру общения писателя с его неизменным «видишь ли, какое дело», и знаменитыми паузами, афористичным «Я в гости не хожу – полбеды. Беда, если гости не идут». А еще узнаем такую трогательную деталь: на склоне лет Евгения Носова курские писатели постановили: не тревожить без лишней надобности мэтра, не злоупотреблять его гостеприимством, и никаких застольных чарок!
Николай Гребнев нашел ключ к творчеству Евгения Ивановича. Этому, безусловно, способствовало и то, что у него были особые отношения с мэтром
И даже после традиционных «носовских капустников», когда гости расходились по домам, Евгений Иванович находил предлог, чтобы задержать начинающего писателя-соседа. Как будто чувствовалась родственность их душ. И не скрывал, что эти беседы «при ясной луне» за чаркой домашнего вина обязательно останутся в памяти.
На всенощных посиделках Мастер и ученик говорили обо всем на свете, начиная от сотворения мира и кончая последними новостями в политике, экономике и даже в молодежной моде. Что напрочь разрушало бродившее среди коллег мнение о якобы «дремучем затворничестве человека, умудренного пережитым прошлым, и, напротив, удивляло его тонкое понимание современности, умение видеть пути совершенствования, высветить главное».
Пока они говорили, под вечер «закатное солнце оглаживало своими лучами стены с картинами кисти самого хозяина, полки с его книгами, крепкий, старомодный рабочий стол, кушетку возле двери у книжных стеллажей, на полках ручные изделия. Из обилия вещей самого разного назначения – ничего лишнего или ненужного». Ныне, спустя почти два десятка лет после кончины писателя, это описание кабинета Мастера становится бесценным свидетельством того, как жил и творил «Бог русской словесности». А если добавить к этому, с какой тоской уже неизлечимо больной мэтр заметил на «расхвалу» гостя живописной панорамы реки Тускарь, которая открывалась из окон новой квартиры приятеля:
«Из своих окон я тоже все это наблюдал, только вот город заслонил теперь родинку мою, отцовский погост уже не виден... Дома на Лысой Горе выстроили – загородили Толмачево. Вроде, взору помеха, и только, но будто лишился я дорого в жизни».
«Всего через несколько дней – 12 июня 2002 года – Евгения Ивановича Носова не стало»,– скорбными словами завершает Николай Гребнев «Последний автограф». И переходит к самой, пожалуй, трогательной части книги – очерку «Букет Мастеру».
Десяток страничек. И на каждой из них – незаживающая рана автора. Оттого, что кончина Евгения Носова застала врасплох курских, да и столичных писателей. Оттого, что в России его ухода из жизни почти не заметили. А в иных сообщениях местных газет и телеканалов грешили подменой имени – Николай (тоже известный автор Николай Носов) вместо Евгений. И оттого, что так ни разу и не побывал на его родине – селе Толмачево под Курском.
И в эти минуты Николай Гребнев особенно остро почувствовал, что именем и вниманием Евгения Носова дорожили, ловили каждое его слово, «всякий раз удивляясь логике Мастера, тонкому чутью на фальшь. В случае же завышенной самооценки он проявлял жесткость. И мог заметить: «Не надо впадать в крайность, пытаться умно изображать глупость»...
А смерть его была сравнима с «неожиданным стихийным бедствием... Потеря обострилась невосполнимостью: неповторим был свет, излучаемый звездой российской величины».
Ученик собрал букет из полевых трав и цветов и положил его у края луга, что раскинулся вдоль широкой и глубокой излучины Тускари. Это был один из любимых уголков Евгения Носова.
«Возвышенное чувство на какое-то время овладело мною и было в гармонии с мыслями и словами, звучащими во мне Его голосом: «Спасибо тебе, Коля, что надумал принести в последний денечек на земле самую знатную травку мою – луговую овсяницу...».
... А мне вдруг подумалось, что с уходом моего коллеги и многолетнего друга Николая Гребнева в нашей жизни не стало чего-то очень теплого, доброго, совестливого, душевного и большого.
Владимир КУЛАГИН,
писатель, публицист,
член Союза писателей России.
- Комментарии
Загрузка комментариев...
