Семеро по лавкам – у моего дедушки Григория и бабушки Натальи было два сына и пять дочерей. Сашенька, моя мама, – пятая в семье, и первая рожденная в советской России в 1921 году. Григорий – на все руки мастер, стараясь прокормить семью, брался за любую работу. Кучером у барина служил. А после – в коллективизацию, работал на мельнице и плотничал. Сам построил дом и крышу железом покрыл, чтобы век стояла. За такое «богатство» в 1930-м под вторую волну раскулачивания угодил по доносу «добрых соседей».
– Зашел в хату уполномоченный – решительный такой, с усами. А как увидел земляные полы да кучу детей мал мала меньше: кто опорки делит (обуви на всех не хватало), а кто помладше – за мамкину юбку прячется, только рукой махнул: «Кого ж тут кулачить!», и, добавив крепкое словцо, выскочил на улицу, – вспоминала мама. – Так нераскулаченными и остались.
Сашка, певунья и хохотушка, окончив семилетку, из родных Погребков поехала в город Воронеж поступать в театральное училище. Но вокальные данные деревенской девчонки не выдержали конкуренции против грамотной дикции городских барышень.
– Не переживай, подтягивай дикцию, а через год ко мне в Ленинград приезжай, попробуешь покорить столичную Мельпомену, – предложил старший брат Иван, к тому времени уже обосновавшийся в Северной столице.
Чтобы не терять время даром, мама подала документы в медучилище. Освоение новой профессии так увлекло, что артистический пыл поостыл. А по окончании учебного заведения распределили совсем в другую от Ленинграда сторону – медсестрой в Абаканский детсад, там война и застала 20-летнюю Александру. В августе призвали в армию. И начались передовые будни саниструктора Кудрявцевой. В слякоть и в снег, в жару и холод выносила бойцов с поля боя хрупкая сестра милосердия, повторяя как молитву: «Ну потерпи, миленький, еще немного…». Сколько ран перебинтовала, сколько раз закрывала собой от осколков, сколько слез пролила, в последний раз прикрывая ладонью глаза «зеленых», не обстрелянных бойцов, – не перечесть, а вспоминать больно…
Запомнился уже немолодой солдат, которого поздней осенью по мерзлой земле тянула на плащ-палатке. Он был тяжело ранен, быстро слабел, стараясь подбодрить молодую девушку, сказал: «Сестричка, ты так на мою дочку похожа, она, правда, связисткой служит на другом фронте, я и тебя буду дочкой звать…». Всю дорогу он твердил: «Дочка, тяжело тебе, отдохни». А потом как-то обмяк и затих – умер. Александра рыдала навзрыд от того, что не смогла помочь «названному» отцу.
Бывало, что полевая кухня не успевала за передовой, а голод ведь не тетка. Как-то солдаты застрелили раненую тягловую лошадь, сварили. Позвали маму пробу снимать – санинструктору положено это делать по уставу. В котле – пена серая вперемешку с кусками мяса. Мама глянула – чуть не вырвало, но задачу выполнила.
Весной 42-го Александру отправили сопровождать раненых на санитарном поезде. На одной из станций подошел молоденький лейтенант: разговорились, обменялись полевой почтой и обещаниями писать. Парень отправился на фронт, а Саша – в тыл. А через месяц получила денежный офицерский аттестат. Погиб парень, а из близких только Саша оказалась.
На фронт не вернулась – полгода прослужила в подмосковном госпитале. В тылу, как и на передовой, каждый медработник был на счету. Александре приходилось делать перевязки и ассистировать на операциях 24 часа в сутки. Так насмотрелась на страдания, что, когда услышала о формировании женской стрелковой бригады, не раздумывая, записалась. Туда брали только «обстрелянных», побывавших на передовой девушек. Сержанту Александре Кудрявцевой доверили боевую и политическую подготовку курсанток. Отряд уже был готов отправиться на фронт, но при очередной бомбежке Саша не успела в укрытие – придавило деревом, срубленным осколком снаряда. Мама с контузией вернулась в госпиталь – теперь уже как пациент. А пока находилась на лечении, арестовали командира стрелковой бригады. Та оказалась немецким диверсантом: при обыске у нее обнаружили рацию, и на допросах созналась: ее задание – передать всю группу в плен немцам.
Когда маму выписали из госпиталя, следствие по делу уже закончилось. Бригаду расформировали, никаких сведений о ней не осталось, как будто ее и не было.
Александра вместе с другими девушками попала в войска НКВД. Им предстояло искать раненых дезертиров и шпионов немецкой армии, прочесывая овраги лесополосы, заброшенные дома, сараи, и отправлять в лагеря. Один немец сдался сам– выскочил из погреба, в котором скрывался, с криком «Гитлер капут!». Но дальше границы девушек не пустили, Сашу откомандировали охранять Ленинградский монетный двор, где и встретила победу. Демобилизовалась сержант Кудрявцева только в 1947 году.
Из семи братьев-сестер Кудрявцевых в живых остались четверо. Старший, Иван, умер в блокадном Ленинграде, Афанасий пропал без вести, младшая Верочка попала под поезд. Настя и Катя остались живы, а вскоре из Германии вернулась и Анна – немцы угнали ее во время оккупации.
Саша приехала в родные места, устроилась работать заведующей фельдшерско-акушерским пунктом села Русское Поречное в Суджанском районе. Когда принимала первые роды, боялась страшно – на передовой такого опыта не было. А потом втянулась. В Поречном на вечерних посиделках под гармошку познакомилась с моим отцом Николаем Федоровичем Шитиковым. Видный был парень – старший лейтенант запаса, орденоносец. Он выбрал тонкую и звонкую Александру Григорьевну – так с уважением называли ее сельчане.
Отец о своих подвигах, как и мама, рассказывать не любил. Знаю только, что после семилетки успел поработать счетоводом-бухгалтером на Донбассе. А перед войной окончил военное училище и на фронт ушел лейтенантом химзащиты. Под Оршей в Беларуси, когда прямым попаданием снаряда разбомбило орудие, убило командира и половину боевого расчета, он собрал новый и взял на себя командование. Был ранен осколком (вошел в плече и вышел под лопаткой). Награжден орденом Красной Звезды за поимку 22 солдат противника, которые прятались в освобожденном польском Летцене в конце января 1945-го. Демобилизовался, как и мама, в 1947 году.
Когда поженились, свекровь образованной невестке устроила проверку: поставила опару с вечера, а наутро больной сказалась: «Придется тебе, Шура, хлеб печь и корову доить». А Саша деревенской закалки – все как надо сделала, выдержала экзамен. Так в семье и повелось: на маме – дом, на отце – руководящая работа. Подняли на ноги шесть детей: пять девчонок и одного парня. За этот подвиг маму наградили Медалями материнства: II степени – за 5 детей и I – за шестого.
Мечта стать артисткой не сбылась, таланты мама потратила на нас. Шила самые лучшие платья. У соседских девчонок куклы из полена, завернутые в тряпки, а у нас – как настоящие: с нарисованными лицами и волосами из ниточек. Ребята во дворе скакали на палочках-лошадках – а у нашего Коли – с гривастой головой. Все мама делала с выдумкой и любовью. И строго следила за нашей дикцией: чтобы окончания не глотали, и искореняла слова-паразиты. В 2001 году мамы не стало, отец пережил ее на 3 года.
Мы выросли и давно перебрались в город, у всех дети и внуки. Но каждое лето мы собираемся в старом родительском доме, чтобы вспомнить счастливое детство, тепло маминых рук, в которых невозможно было представить оружие…
Надежда Гололобова
(в девичестве Шитикова).
Фото из семейного архива ШИТИКОВЫХ.
- Комментарии
Загрузка комментариев...
